| ← Ctrl пред. | Содержание | след. Ctrl → |
В рассчитанной на широкий круг читателей небольшой монографии М. В. Алпатова имеются яркие страницы, посвященные разбору отдельных произведений Рублева. Приводим два отрывка из этой книги — разбор иконы «Преображение» из Благовещенского собора в Москве и заключительную часть с обобщающей характеристикой Рублева:
«Русский мастер «Преображения» Благовещенского собора (табл. 14–18, IV), хотя и не отступил от традиционной иконографии, отказался от передачи всех беспокойно-напряженных психологических противоречий. Для него «Преображение» — это безоблачно-праздничное состояние, объединяющее и вознесенные к самому верхнему краю иконы фигуры Христа и пророков с лежащими у подножия горы апостолами. Пророки не вопрошают Христа, а всего лишь покорно склоняются перед ним, Петр не решается обратиться к нему с речью. Соответственно этому и самая живописная форма в русской иконе более гармонична. В феофановском «Преображении» стоящая фигура Христа подчиняет себе сияние. В русской иконе светлый силуэт Христа вписан в правильной формы розетку, с круглым ореолом сливаются и склоненные фигуры пророков. Изображая ореол, мастер простодушно внес в эту легендарную тему свои впечатления от световых явлений (солнечного диска, радуги и всяких «небесных знамений», тщательно описанных в наших летописях). Во всяком случае, круг, как наиболее спокойная, идеально совершенная форма, приобрел господствующее значение. У Феофана свет падает на тела извне; наоборот, в русской иконе свет пронизывает все, и прежде всего пространство, в котором свободно размещены изящные, грациозные фигурки. Здесь нет и следа той борьбы света и тени, которая дает о себе знать в благородно-глухом колорите иконы школы Феофана. На светлых горках фигуры выделяются четкими силуэтами. Уменьшение конечностей фигур, которое можно видеть здесь, станет в дальнейшем одним из характерных признаков живописного стиля Рублева».
(М. Алпатов, Андрей Рублев, М., 1959, стр. 12).
«Творчество Рублева как мастера, создавшего свои лучшие шедевры в начале XV века, в развитии древнерусской живописи знаменует следующую, более зрелую ступень по сравнению с искусством Феофана и современных ему новгородских мастеров фрески. Рублев был создателем целого направления древнерусской живописи. Сводить значение его творчества к «линейному началу» и противополагать «живописному стилю» предшественников — значит недооценивать в создателе «Троицы» художника-мыслителя, ограничивать его искусство лишь формальными средствами выражения. Искусство Рублева — это прежде всего искусство больших мыслей, глубоких чувств, сжатое рамками лаконичных образов-символов, искусство огромного духовного содержания.
Несомненно, в арсенале живописных средств Рублева контур играл немаловажную роль. Но контур у него никогда не замыкает края предметов, не ограничивает их. Гибкий, словно текучий ритм контуров позволял Рублеву выразить свое представление об изменчивости, движении, гибкости человеческого тела, о плавности складок одежды, обо всем трепете жизни. Выделение закругленных линий помогало ему дать выход своему заветному стремлению раскрыть в живом и органическом правильность геометрических тел, и прежде всего их сопричастность форме круга. Искусство Рублева проникнуто стремлением эстетику чувства слить с эстетикой чисел, красоту свободно льющегося ритма — с красотой правильного геометрического тела, это составляет основу его метода. При всей своей чуткости к ритмическим контурам Рублев никогда не освобождает их от задачи служить передаче объема.
Целостность образа, соподчиненность частей — характерная черта композиций Рублева. Он никогда не деформирует, не вытягивает пропорции, как готические мастера. Он ограничивается тем, что облегчает, слегка сужает пропорции тела на его концах. Это бросается в глаза уже в ранних его произведениях (табл. 6–8, II), но сохраняется и в произведениях зрелых лет (табл. 136–139, XV, XVI). Это отличает собственноручные работы Рублева от работ его учеников, которые чрезмерно вытягивали фигуры и этим лишали их органической цельности (табл. 159–160). Средневековые мастера нередко склонны были делать более крупным то, что, по их убеждению, является наиболее важным; огромные глаза византийских иконописных ликов должны раскрыть духовность человека, но вместе с тем подчеркивают чувственность самих глаз как носителей выражения. Рублев действовал в ином направлении. В «Спасе» (табл. 128–130) из Звенигородского чина его черты лица, особенно глаза, нос, губы, безмерно уменьшены по сравнению со всей довольно крупной фигурой; отсюда такая тонкость, духовность, изысканность его облика. В «Сретении» (табл. 155–156) главный персонаж — младенец — также несоразмерно мал по сравнению с фигурой Симеона, и это делает особенно трогательным покорность старца перед этим маленьким и хрупким существом.
В живописном почерке Рублева есть всегда женственная мягкость. Но отточенная четкость форм придает его образам силу и твердость. Искусство Рублева лирично в своей основе, но это не лиризм, в котором личность ищет прибежища, спасаясь от окружающего мира. Это отзывчивость ко всему личному в человеке, возведенная в степень общечеловеческой нормы. Вот почему Рублев, будучи великим монументалистом, избежал торжественной холодности, которая так часто присуща работам византийских мастеров.
В Древней Руси не принято было прославлять большого художника. И тем не менее имя Рублева вскоре после его смерти было окружено почетом. Оно стало почти нарицательным для обозначения подлинного художника. Рублева пытались объявить нормой, примером для подражания. От него не ждали, чтобы в своих произведениях он увековечил своих современников, воспевая боевые подвиги русского воинства. Люди понимали, что образы Рублева — это поэтическое иносказание, что в лице своих легендарных героев он прославляет русского человека, своими красками поднимает и радует его, всем своим творчеством служит во славу родной земли.
Жизнь Рублева не была безоблачной и безмятежной, как это можно было бы предполагать, судя по его произведениям. Вместе с тем в жизни ему открылось и много светлого и отрадного. Успехи народа на пути освобождения, пробуждение в нем нравственных сил не могли не вдохновлять его как чуткого художника. Общая опасность заставляла в то время народ объединять свои усилия под стягом общего мировоззрения, пренебрегая частными интересами и разногласиями. Мысль, способная проникнуть в суть явлений, только еще просыпалась. Но уже явственно говорил голос сердца. То было время, когда в русской культуре слово принадлежало поэтам. Величайшим поэтом поры подъема Древней Руси суждено было стать Рублеву».
(Там же, стр. 33–34).
| ← Ctrl пред. | Содержание | след. Ctrl → |