История византийской живописи

        
 с. 166 ¦ Таковы произведения константинопольской живописи первой половины XIV века. Они образуют довольно монолитную стилистическую группу. Их отличительная черта — подчеркнутая живописность. Фигуры изображаются в движении, одеяния прихотливо развеваются, изогнутые формы сложных архитектурных кулис сообщают композициям пространственный характер. Трактовка отличается большой мягкостью, в обработке лиц отсутствуют жесткие линии, блики накладываются широкими мазками либо короткими сочными штрихами. Этот стиль весь проникнут эллинистическими отголосками. Его исходной точкой были не прямые наблюдения над природой, а заимствованные из далекого античного наследия отдельные мотивы и композиционные формулы, взятые в их наиболее динамическом аспекте. Тесная связь с эллинизмом и делает стиль первой половины XIV века ретроспективным как по форме, так и по духу. Он представляет собой логическую параллель к тем своеобразным «гуманистическим» тенденциям, носителями которых были лучшие умы столичного общества конца XIII и начала XIV века. И поэтому глубоко последовательным является факт его зарождения и развития именно на столичной почве, где жили и работали такие тончайшие неоэллинисты, как Георгий Пахимер, Феодор Метохит, Никифор Григора и Мануил Фил — автор изящных, написанных в подражание Филострату, экфрасис⁷⁶.

     40-е годы XIV века были для Византии эпохой глубокого кризиса. Разыгравшаяся гражданская война, массовые движения против засилья  с. 166 
 с. 167 ¦ аристократов, восстание в Салониках, вовлечение в борьбу с враждовавшими партиями иноземных правителей — все привело к потрясению основ византийской государственности. В результате длительных междоусобиц в Византии победили консервативные силы, которые возглавил Иоанн Кантакузин. Став в 1347 году императором, Иоанн VI обеспечил победу исихастам, с которыми он вступил в политический союз.

     Исихазм был крупнейшим идейным движением, открыто бросившим вызов «гуманистическому» направлению⁷⁷. Зародившись на Афоне, исихазм вобрал в себя все сокровенные учения восточного христианства. Он звал к уединению, к удалению от злого мира, к чистой молитве, к мистическому слиянию с богом. Он окреп в борьбе с попытками ревизии восточного христианства, исходившими со стороны сильной партии во главе с калабрийским монахом Варлаамом, учителем Петрарки и Боккаччо. В то время как Варлаам настаивал на возможности постигнуть истину, т. е. божество, посредством разума и науки, исихасты утверждали, что соединение с божеством невозможно без сверхъестественного озарения. В длительных спорах (1337–1351) победили исихасты. Но их победа была пирровой победой, потому что вместе с ней восточное христианство навсегда закрыло себе путь к тому религиозному индивидуализму, который был обретен итальянскими еретическими движениями и Реформацией. В политическом отношении победа исихастов означала победу монашеской партии над светской, победу нетерпимых «зилотов» над либеральными «политиками». Это была неприкрытая реакция, поскольку исихазм не принес обновления религиозной жизни, а лишь способствовал окончательному закреплению старых догматических положений. В силу этого на его почве и не возникло ни одного подлинно большого произведения искусства.

     Исихастские идеи обладали тем не менее достаточным влиянием, чтобы оборвать линию развития живописного стиля первой половины XIV века — этого порождения нового, светского духа. Под их воздействием создается более идеалистический стиль⁷⁸. Некогда подчеркнутое движение уступает место относительному покою⁷⁹, лица опять приобретают строгое и торжественное выражение, карнация обрабатывается отныне не свободными мазками и смело брошенными бликами, а посредством сухих, графически тонких частых линий, постепенно переходящих в сплошную штриховку. На смену смелым перспективным исканиям начала века приходят специфически иконные схемы, тяготеющие к плоскости. В большинстве икон и фресок появляется неприятный оттенок нарочитой сдержанности, холодной официальности. Эту последнюю, заключительную фазу в истории константинопольской живописи, охватывающую вторую половину XIV и первую половину XV века, можно рассматривать как особую форму византийского академизма, который ознаменовал начало конца некогда великой художественной культуры Византии.

     Намеченная здесь линия развития поздней византийской живописи, конечно, не исключает того, что и в это время создавались отдельные удачные произведения, продолжавшие более живые традиции начала XIV века. Но их становилось все меньше, и они теряются в массе довольно заурядных и стандартных работ. Трагедия Византии как раз и заключалась в том, что на завершающем этапе ее истории победили не передовые, как в Италии, а глубоко консервативные силы, не желавшие встать на путь реформ. И когда Георгий Гемист Плифон пытался выдвинуть свою компромиссную программу таких реформ, его голос остался не услышанным.  с. 167 
  ¦