Фрески Софии Киевской

         
c. 65¦ В Софии Киевской, как ни в одной другой средневековой постройке, мозаика сочетается крайне свободно с фреской. В основном, граница между ними проходит по линии шиферного карниза. Это мы наблюдаем и в виме, и на подкупольных столбах. Но как показали последние реставрационные обследования, фрески располагались выше этой черты на западных склонах северной и южной подпружных арок, где под мозаическими медальонами с изображением севастийских мучеников находятся выполненные в фресковой технике фигуры двух мучеников, а также на всей западной подпружной арке. Здесь медальоны с полуфигурами севастийских мучеников были набраны не в смальте, а написаны al fresco. Нам неизвестно, почему работа мозаичистов была внезапно прервана и им даже не дали возможности завершить мозаическую декорацию. Вероятно, причиной этого было нетерпеливое желание Ярослава увидеть как можно скорее законченной роспись храма.

        Фрески украшают нижнюю часть стен вимы и столбов до шиферного карниза, заходя за его пределы лишь в выше отмеченных местах, три ветви центрального креста, все четыре придела и хоры. Это основное ядро фресковой декорации восходит к эпохе Ярослава если не целиком, то во всяком случае в своих основных частях. Верхним хронологическим пределом наиболее поздних фресок из данного комплекса мы склонны считать 60-е годы XI в. Что же касается фресок наружной галереи, крещальни и башен, то они относятся уже к иной эпохе — к XII в. Вопрос о их точной дате сможет быть разрешен лишь после внимательного анализа их стиля.

        Фрески Софии Киевской, как, впрочем, и большинство памятников подобного рода, имеют свою длительную и многострадальную историю¹. Эта история являет собою ярчайший пример того варварского отношения к памятникам старины, которое нередко находило себе место в XVIII и XIX в. и в результате которого погибла не одна сотня выдающихся произведений искусства.

        Судьба киевских фресок была непрерывно связана с судьбой самого храма св. Софии. По мере того, как разрушалась постройка, портились и его фрески. Они не только выцветали от времени и получали различные механические повреждения, но и осыпались от сырости протекавших крыш. В 1596 г. собор был занят униатами, в чьих руках он находился до 1633 г., когда Петр Могила отобрал его у униатов, очистил и возобновил. С этого времени начинается эпоха неоднократного освежения фресок. В 1686 г. собор подвергся новому обновлению стараниями митрополита Гедеона. Существует довольно распространенное мнение, что все фрески были побелены униатами². Но это не так. Священник Иоанн Лукьянов, посетивший Киев в 1701 г., сообщает о росписях св. Софии: «а старое было стенное письмо, а митрополит не хай все c. 65
c. 66¦ замазав известью»³. Этим «радивым» меценатом был не кто иной, как Варлаам Ясинский (конец XVII — начало XVIII в.). В дальнейшем старая роспись Софии Киевской стала дополняться новыми фресками, призванными «обогатить» иконографическую систему и придать храму большее «благолепие»: так в 1718 г. при митрополите Иоасафе Кроковском были написаны пять вселенских соборов, в 1724 г. при митрополите Варлааме Ванатовиче к ним присоединили изображения шестого и седьмого вселенских соборов, с 1765 по 1773 г. при митрополите Арсении Могилянском производились работы на хорах, где среди других сюжетов был написан и «Страшный суд», в 1763–1764 гг. придел во имя святителя Николая в северной части верхних галерей был украшен целым рядом портретов русских князей и др. Так первоначальное ядро росписей стало обрастать новыми фресками, постепенно нарушавшими стройность иконографической системы XI в. Параллельно производились чинки, освежения и подписывания старых фресок. Но все это не нанесло им и сотой доли того вреда, который был им причинен при Николае I, когда они подверглись вопиющей по своей безграмотности «реставрации».

        В 1843 г. в алтаре придела преподобных Антония и Феодосия случайно обвалившаяся верхняя часть штукатурки обнажила следы старой фресковой живописи. Причетник собора, вместе с ключарем протоиереем Т. Сухобрусовым сообщили об этом открытии академику живописи Ф. Г. Солнцеву, находившемуся в то время в Киеве для наблюдения над обновлением великой церкви Киево-Печерской лавры. Удостоверившись на месте в правильности полученного им известия и сделав ряд других проб на стенах Софийского собора, подтвердивших наличие под слоями побелки и новой масляной живописи древней фрески, Солнцев поспешил поставить в известность об этом открытии придворные круги. В сентябре 1843 г. он получил у Николая I аудиенцию в Киеве и вручил государю свою краткую записку о Софийском соборе. В этой записке предлагалось, ради сохранения знаменитого храма «в должном благолепии», освободить старую фреску от штукатурки и «но возможности возобновить [ее], а затем, где сего исполнить будет невозможно, то обить стены и купола медью и расписать оные вновь изображением древних священных событий нашей церкви, в особенности таких, кои совершились в Киеве». Осмотрев 19 сентября 1843 г. новооткрытые в Софийском соборе фрески, Николай I приказал препроводить в Синод записку Солнцева, которая получила там поддержку. В июне 1844 г. был основан комитет для возобновления Софийского собора, в который вошли не ученые, а духовные лица и чиновники. Это в значительной мере предопределило направление дальнейших реставрационных работ, которые носили чисто дилетантский характер и протекали совершенно бесконтрольно. Главную вину за это несет Солнцев, выступавший все время как крупный специалист в области реставрационного дела и знаток древнерусского искусства, на самом же деле являвшийся человеком не только ярко выраженного дурного вкуса, но и весьма ограниченных знаний.

        В июле 1844 г. начались работы по очистке стен от новой штукатурки и новой живописи, лежавших поверх старых фресок. Эти работы, проводившиеся самым примитивным образом, осуществлялись «людьми» митрополита Филарета и «комнатных живописных дел мастером Фохтом»⁴. Последний получал по 4 р. 50 коп. с квадратной сажени расчищаемой площади. Естественно, что такой принцип оплаты толкал Фохта и его сподручных на максимальное ускорение темпа работ, а это не могло не приводить к резкому ухудшению их качества⁵. С 29 мая по 15 июля 1845 г., после вторичного посещения Николаем I Софийского собора, Фохт со своими рабочими расчистил 420 кв. саженей. Что при этой спешной и непродуманной операции полностью погибло и что было без надобности частично содрано из слоя первоначальной живописи — об этом можно лишь догадываться, так как в те времена никакой точной фиксации проводимых работ не велось. Три следующих года ушли на бесконечные переговоры с иконописцем М. С. Пешехоновым, которому, по рекомендации Солнцева, поручено было возобновить старые фрески⁶. В июне 1848 г. Пешехонов, наконец, приступил к этой работе, но уже весной следующего года комитет установил, что возобновленная Пешехоновым фресковая живопись портится от сырости и изменения температуры внутри собора после зимы. 18 мая Пешехонов заявил комитету о необходимости очистки и перетирки старой штукатурки с помощью хвоща и пемзы, против чего возражал Солнцев. Тем не менее Пешехонов развил в течение всего лета c. 66
c. 67¦ 1849 г. энергичную «деятельность». И хотя в заключенном им с комитетом договоре он обязался при возобновлении фресок следовать по всем «древним абрисам», своего обещания он не сдержал. Вскрылось это в октябре 1849 г., когда митрополит Филарет, при очередном посещении Софийского собора, установил несоответствие формы написанного Пешехоновым креста его форме на первоначальной фреске с изображением «Сошествия во ад». Были зафиксированы и другие произвольные отступления. На вопрос митрополита, почему Пешехонов так поступает, последний ответил: «не его — митрополита дело смотреть за возобновлением фресков, которое дело поручено ему Пешехонову св. Синодом и академиком Солнцевым»⁷. Дальнейшее обследование деятельности Пешехонова показало, что он сам не работал, а вызвал «за дешевую цену самых грубых мужиков-раскольников из черниговских раскольничьих слобод, которые едва ли могут иметь понятие о древней византийской живописи»⁸. Выяснилось также, что возобновление фресок выполнялось из материалов низкого качества и притом весьма непрочно, в силу чего новая живопись покрылась плесенью и почернела. Дабы скрыть это от комиссии, Пешехонов покрыл все изображения вареным маслом. 19 мая 1850 г. контракт с Пешехоновым был расторгнут и он был отстранен от работ. Так скандально кончилась первая фаза «реставрации» росписи Софии Киевской⁹.

        После отстранения Пешехонова, дело возобновления фресок было поручено иеромонаху Иринарху, возглавлявшему в Киево-Печерской лавре группу иконописцев, которая производила обновление живописи лаврской соборной церкви. Сей муж быстро снискал себе доверие у Николая I и, конечно, у Солнцева. Посетив Софийский собор 22 сентября 1850 г. и 14 сентября 1851 г., Николай I расценил работы Иринарха как «вполне удовлетворительные», изволив «изъявить Высочайшее одобрение и совершенное удовольствие»¹⁰. При этом Николай I отдал распоряжение, чтобы «в приделе 3-х святителей, на память будущим векам, сохранить фрески святителей в том виде, в каком они открыты»¹¹.

        Два лета проработал иеромонах Иринарх со своими помощниками в Софии Киевской. Как выражается прот. Лебединцев, «дело пошло спешно очень»¹². На третье лето Иринарх подал в комитет заявление, что из-за ревматизма он не может продолжать работу в Софийском соборе. 30 сентября 1852 г. его просьба была уважена и его преемником был назначен священник Желтоножский. В связи с этим обычно весьма сдержанный и осторожный в своих высказываниях П. Г. Лебединцев сообщает следующее небезынтересное сведение: «Предание гласит, что действительным поводом к устранению о. Иринарха было его своевольное обращение с фресковою живописью и упрямство, простершееся до нежелания подчиниться не только указаниям г. Солнцева, но и замечаниям просвещенного митрополита. Отец Иринарх, что называется, зазнался после одобрения своих работ государем, и был удален»¹³.

        Священник Желтоножский действовал еще более энергично, нежели его предшественник. С 4 августа по 14 ноября 1852 г. он, вместе со своими помощниками, возобновил 14 многоличных изображений, в состав которых входило 64 фигуры, 44 — одноличных (в рост), 141 — поясных, написал вновь 4 многоличных изображения (с 30 фигурами), 44 одноличных (в рост), 141 — поясных и возобновил и написал вновь 220 орнаментов¹⁴. Так завершена была вандальская «реставрация» росписей Софии Киевской. В правительственных кругах она вызвала чувство величайшего удовлетворения, что ясно дает о себе знать в нижеследующих «подытоживающих» словах протоиерея Скворцева: «Таким образом там, где были в древности фрески, но изгладились совершенно, написаны новые по примеру древних, и в немногих только местах, где нужны были целые картины многоличные, употреблено искусство новейшее. Причем, так как наибольшая часть фресковых образов найдена без обозначения имен святых, по соображению с так называемым Подлинником, написано по отвесной черте (по примеру древнему) каждому из лиц приличное имя. Где-же совсем не было фресков или они исчезли с древними стенами и сводами, там обновлена, большею частью, прежняя живопись, украшавшая собор до открытия фресков, и только изображения четырех соборов (4, 5, 6 и 7), так как на местах их найдены фрески, перенесены на свод в западной галерее при самих дверях». В заключение Скворцов присовокупляет, что всего в Софии Киевской единоличных стенных фресок было открыто 328 (в то числе поясных 108), и вновь написано 535 (в том числе поясных 346)¹⁵. c. 67
c. 68¦

        Исследователи XIX в. (С. П. Крыжановский, прот. Скворцев, Н. Закревский, Н. М. Сементовский, П. Г. Лебединцев) сообщают, что при ряде изображений уцелели греческие надписи. Так, прот. Скворцев утверждает, будто около изображений ангелов, серафимов и херувимов сохранилось 36 надписей, а при фигурах святых — 26¹⁶. С. П. Крыжановский¹⁷, Н. Закревский¹⁸ и Н. М. Сементовский¹⁹ упоминают о 26 надписях, И. И. Срезневский²⁰ — об 11, П. Г. Лебединцев²¹ — о 20. При этом приводимые ими имена совпадают не полностью²². По-видимому, уже в середине XIX в. по данному вопросу не существовало единства точек зрения. Несомненно множество старых надписей изгладилось от времени, но столь же несомненно, что десятки, если не сотни надписей были уничтожены, когда орудовали «люди» митрополита Филарета и «комнатных живописных дел мастер Фохт».

        Вопрос о том, как поступить с утраченными надписями, специально разбирался в 1850 г. Синодом, принявшим по данному пункту довольно разумное решение: «изображения святых, где надписи имен уничтожены, оставить без подписей впредь до совершенного удостоверения, каких именно святых оныя изображают, к чему без всякого сомнения откроются впоследствии средства, при строгом сличении сих изображений с таковыми в других древних греческих и даже отечественных храмах»²³. Однако это решение не было выполнено и в погоне за «благолепием» надписи имен святых, не сохранившиеся при их изображениях, были определены и подписаны, как выражается П. Г. Лебединцев, «более или менее вероятно по иконописному подлиннику»²⁴. Иначе говоря было допущено то самое безобразие, о котором эпически повествует и протоиерей Скворцев. В результате нашел себе место величайший произвол в определении имен святых. Так, например, около фигур дочерей Ярослава, ошибочно принятых в составленном Пешехоновым и епархиальным архитектором Спарре реестре фресковых изображений за фигуры мучениц Софии, Веры, Надежды и Любви, были сделаны соответственные греческие надписи: Σοϕία, Πίστις, Ελπίς, Ἀγάπις²⁵. Аналогичные ошибки были, к великому сожалению, не исключением, а правилом. Поэтому новым греческим надписям нельзя доверять, поскольку они являются плодом досужего и легкомысленного творчества малограмотных иконописцев и не намного более искушенных в вопросах церковной археологии бюрократов из епархиального ведомства.

        Доморощенное возобновление фресок Софии Киевской ясно нам показывает, какие плачевные результаты получаются, когда дело реставрации попадает в руки бездушных и мало разбирающихся в вопросах пауки и искусства чиновников. Не имея точно разработанных и научно апробированных планов реставрационных работ и заботясь прежде всего о том, чтобы храм Софии приобрел парадный вид, эти чиновники все время попадали в руки всяких проходимцев, которые работали «с подряда» и больше всего думали о своем собственном обогащении.

        Хотя все действия Комитета находились под прямым покровительством Николая I и Синода, тем не менее они подверглись критике. Правда слабой и робкой, но все же критике. Так, академик И. И. Срезневский писал в 1869 г., что комиссия дополняла в Софии Киевской «недостающее по догадкам», причем в надписи «вкрались ошибки»²⁶. Еще дальше идет известный исследователь русских древностей В. А. Прохоров. С сокрушением он замечает: «Все фрески исправлены, позамазаны и во многих местах вновь написаны фигуры, которые нисколько не вяжутся с прежними. Над некоторыми изображениями, где стерты были надписи, написаны другие — произвольные, иные совершенно не в попад; мужская фигура переиначена в женскую и наоборот. Таким образом все фрески, более или менее, потеряли свой первоначальный характер, только ничтожная их часть — несколько фигур, в боковых алтарях, случайно сохранились не исправленными»²⁷. Эти слова В. А. Прохорова содержат довольно объективную, хотя и слишком мягкую оценку произведенных при Николае I «реставрационных» работ.

        Пожалуй, еще более примечательна история «роскошного» увража «Киевский Софийский собор», изданного имп. Русским археологическим обществом в 1871–1887 г. В предисловии к этому увражу говорится, что «Государю Императору благоугодно было предоставить Обществу издание рисунков, снятых академиком c. 68
c. 69¦ Ф. Г. Солнцевым в 1843 г. с мозаик и фресок, сохранившихся в Киевском Софийском соборе, с тем, чтобы издание это служило продолжением Древностей Российского государства». Казалось бы, что при такой установке увраж включит в себя воспроизведения фресок до их записи. На самом деле получилось совсем иное — в издание попали зарисовки, сделанные с записанных фресок. Тем самым эти зарисовки не имеют никакой исторической и художественной ценности, так как они воспроизводят не живопись XI в., а живопись ХIХ столетия. Подобная фальсификация стала возможной в силу следующего «стечения обстоятельств».

        Хотя в предисловии к изданию, как уже упоминалось, идет речь о снятых Солнцевым в 1843 г. рисунках с мозаик и фресок Софии Киевской, тем не менее есть все основания усумниться в достоверности этого свидетельства. В 1843 г. фрески еще не были расчищены «людьми митрополита Филарета» и Фохтом с его сподручными. Это произошло лишь в 1844–1845 гг. К тому же известно, что Солнцев представил в Археологическое общество в марте 1853 г. только 80 рисунков с росписи. Когда два года спустя граф Строганов сличил эти рисунки с мозаиками и фресками, то он убедился в том, что они «не дают верного понятия об оригиналах, лишены всякой археологической точности и ошибочны даже в начертании фигур», почему и не могут быть использованы в издании. При этом Солнцев вынужден был признаться, что когда за удаленными слоями записей «открывалась древняя живопись, то не было уже надобности делать рисунок с нее, и она прямо реставрировалась»²⁸. Несмотря на все систематические промахи Солнцева, Археологическое общество все же сочло возможным отправить его вместе с помощниками в Киев. Здесь в 1867 г. были выполнены новые прориси фресок (конечно, записанных!). При этом тщательно воспроизводились и новые, греческие надписи! Так возник пресловутый увраж «Киевский Софийский собор», в основу которого положены зарисовки 1867 г. В этой связи В. А. Прохоров, бывший членом комиссии по изданию увража, вполне справедливо возмущается действиями Археологического общества. «Вместо поверки рисунков Солнцева с памятников XI в. (речь идет о мифических рисунках 1843 г.), о которых Археологическому обществу ничего не сообщено, привезены были прориси с нынешних исправленных, замалеванных фресок, которые в настоящее время не имеют того археологического значения, какое они имели до своего исправления. При этом не разъяснено было Археологическому обществу или комиссии по этому изданию, насколько какие фрески исправлены, и в чем именно произошли в них изменения или отступления от первоначального письма, т. е. насколько они потеряли свой характер, а с ним вместе и археологическое свое значение для науки как памятника XI в.»²⁹. Когда В. А. Прохоров сверил прориси 1867 г. с оригиналами, то он убедился, что и они не «безукоризненно верны» и что их — «делали небрежно и неверно». Тем не менее эти рисунки были опубликованы в роскошном издании, которое оставалось вплоть до наших дней единственным источником для изучения фресок Софии Киевской. Вся эта история ясно нам показывает, насколько неточны и приблизительны были исследовательские методы в археологической науке XIX в., иначе появление в свет такого увража было бы невозможно.

        После «реставрационных» работ 1844–1853 гг. роспись Софии Киевской претерпела незначительные изменения. В 1888 и 1893 гг., в связи с ремонтом иконостаса, были обнаружены нетронутые реставрацией единоличные изображения (8 фигур на столбах триумфальной арки, среди них фигура великомученика Евстафия, 6 фигур в боковых приделах)³⁰. В том же 1893 г. художнику Соболеву было поручено написать в центральном корабле три сцены — «Рождество Христово», «Сретение» и «Воскресение»³¹. По-видимому, это было сделано ради «обогащения» иконографической системы, которая, в силу утраты многих ее звеньев, казалось духовенству слишком бедной. Эти три евангельских эпизода явились последним дополнением к старому фресковому ансамблю, в немалой степени исказившим его первоначальный характер. В таком виде роспись Софии Киевской дошла до наших дней, когда начался новый цикл реставрационных работ, в основу которых были положены уже вполне современные научные методы. c. 69
c. 70¦

        Раскрытие фресок началось в 1928 г. с южной башни, где работал Д. И. Киплик. В 1934–1938 гг. оно было продолжено П. И. Юкиным, А. И. Барановым, И. В. Овчинниковым и Е. А. Домбровской в центральном корабле, в трансепте, в боковых приделах и в северной башне. В 1948–1949 гг. работы велись в крещальне и в северной и южной галереях (Е. А. Домбровская, братья В. Е. и П. Е. Брягины). Но все это были разрозненные попытки, носившие скорее характер пробных расчисток. Обычно реставраторы выбирали те фрески, от раскрытия которых они ожидали наибольший эффект. При этом реставрационный процесс осуществлялся без достаточно строгого контроля и его фиксация оставляла желать многого. Лишь после того, как была организована в 1952 г. Комиссия по реставрации древних мозаик и фресок Софии Киевской, реставрационные работы приняли упорядоченный и целеустремленный характер. Был составлен план, рассчитанный на много лет, установлена очередность объектов расчистки, сформулированы основные принципы всех технологических процессов. Первоочередной задачей была признана расчистка фресок центрального корабля (с предварительным их укреплением), после чего должны быть закреплены и раскрыты фрески боковых приделов и хоров. В конечном итоге все росписи Софии Киевской будут освобождены от записей, что приведет к восстановлению уникального ансамбля XI в.

        При определении методики реставрационных работ комиссии, естественно, приходилось считаться с тем положением вещей, которое сложилось в результате варварской «реставрации» 1840-х–1850-х годов. Как уже отмечалось, все фрески были тогда грубо записаны маслом, причем местами старая штукатурка, пришедшая в ветхое состояние, сбивалась со стены и утраченные части многофигурных композиций дописывались заново либо на основе старых контуров, которые предварительно, прежде чем сбить штукатурку со стены, фиксировались на бумаге, либо на основе иконописных подлинников. В обоих случаях фантазии реставраторов предоставлялся широкий простор. Но все же реставраторы середины XIX в. имели тогда в своем распоряжении такие данные, которыми мы на сегодняшний день, уже не располагаем. Поэтому комиссия приняла следующее решение; освобождать старые фрески от записей там, где эти фрески уцелели; там же, где они полностью погибли, сохранить дополнения, сделанные в XIX в. маслом. При этом реставраторам было вменено в обязанность четко выявлять границы между старой и новой живописью, чтобы это было видно невооруженным глазом.

        В Софии Киевской членам комиссии и реставраторам пришлось столкнуться с более сложными явлениями, которые требовали особого индивидуального подхода. В целом ряде фресок, в своих основных частях сохранившихся относительно хорошо, имелось много таких мест, на которых под прописями маслом ничего не уцелело от старой живописи. Как было поступать в таких случаях? Удалять или оставлять прописи? Комиссия и здесь остановилась на более осторожном варианте — такие прописи маслом, вернее последний их тончайший слой, решено было не трогать. Аналогичное решение было вынесено и в применении к новым греческим надписям: последние удаляли лишь в тех случаях, когда под ними вскрывались остатки старых надписей.

        Гораздо проще решался вопрос о новых фресках, выполненных в XVII–XIX вв. в дополнение к старым (в виме, центральном корабле и других местах). Эти фрески, поскольку они никак не были связаны с первоначальной иконографической системой, решено было прикрыть нейтральным тоном, позволившим более четко выявить основные архитектурные линии интерьера. Так оказались скрытыми от глаз современного зрителя уродливейшие «Соборы», «Рождество Христово», «Сретение» и другие образцы малярной живописи, отчего внутренний вид Софии Киевской бесконечно выиграл. Исследователь фресок Софии Киевской всегда должен помнить о том, что они ни в какой мере не выдерживают сравнения в смысле подлинности с мозаиками. Мозаики, особенно после последней расчистки, выглядят более или менее такими, какими они были в XI в. Фрески же претерпели немало изменений, их цвета ослабли и пожухли от времени, от побелок и от покрытия горячей олифой, которой пользовались как своеобразной грунтовкой при записи маслом³²; они имеют множество механических повреждений — царапин, выбоин, стертостей; в них сплошь и рядом утрачены старые подлинные прописи, сделанные al secco³³. Ко всему этому следует присоединить, что целый ряд фресок сохранил (уже после последней c. 70
c. 71¦ реставрации) позднейшие прописи маслом, которые, как они ни тонки, все же искажают первоначальную форму. Вообще состояние сохранности фресок далеко не одинаковое: попадаются (правда, редко) относительно хорошо уцелевшие фигуры и лица, но гораздо чаще приходится иметь дело с сильно попорченными фрагментами. По-видимому, здесь решающую роль сыграли «люди» митрополита Филарета и «комнатных живописных дел мастер Фохт», которые безжалостно драли старую живопись. Вот почему последняя выглядит теперь более простоватой и примитивной, нежели она была в свое время. В силу утраты прописей al secco в ней сильнее выступил линейный каркас, по причине же выцветания красок и пропитанности их олифой она воспринимается теперь более монохромной.

        Все это нельзя упускать из виду, когда приступаешь к изучению фресок Софии Киевской. Их плохое состояние сохранности в немалой степени затрудняет решение таких вопросов, как датировка, классификация по стилистическим группам, распознание отдельных индивидуальных почерков и т. д. Затрудняет оно и решение целого ряда иконографических проблем как по причине утраты многих первоначальных звеньев, так и в силу появления в XIX в. новых греческих надписей, которым нельзя доверять и которые всегда нуждаются в строгой критической проверке. Наконец, оно затрудняет и общую художественную характеристику фресок, выглядевших в XI в. по-иному, нежели в наши дни. Только памятуя о всех этих трудностях можно дать более или менее объективную оценку фресковой росписи Софии Киевской, которая после полного раскрытия, несомненно, сделается предметом пристального исследования многих поколений ученых. c. 71
 ¦