* Статья воспроизводится по материалам сайта Страна.Ru (www.strana.ru/stories/03/04/17/3319/211586.html), где она была опубликована 31 марта 2004 года. Набор иллюстраций для публикации на нашем сайте изменен автором.
© Ульянов Олег Германович, Полномочный представитель Русского на Святой
Горе Афон Свято-Пантелеимонова монастыря, текст, иллюстрации, 2004
Вступительный комментарий Страны.Ru:
Премьера фильма «Страсти Христовы» дала повод к ожесточенным дискуссиям во всех странах мира. Причем в эти дискуссии втянуты как представители конфессий, так и люди, достаточно далекие от каких-либо вероисповедных принципов. Уже поэтому очевидна необходимость в рассуждении о самом фильме и тех художественных принципах, которые были положены автором — Мэлом Гибсоном — в основу его создания, считает специалист по церковной археологии, преподаватель Свято-Тихоновского Богословского института Олег Ульянов.
Выход фильма Мэла Гибсона «Страсти Христовы», который был снят в 2002 году, представляет большой интерес, потому что в этом, 2004 году произойдет достаточно редкое совпадение в литургическом праздновании Пасхи — у западных христиан (католиков) и у восточных (православных). Как известно, широкий прокат фильма и в России, и в Италии, где проходили основные съемки, начинается в Страстную Среду — 7 апреля. Будучи старокатоликом по вероисповеданию, Мэл Гибсон неоднократно декларировал абсолютное следование документальным принципам в отображении последних 12 часов земной жизни Спасителя с той степенью достоверности, которую до нас доносит Евангелие. Для придания достоверности он даже прибег к беспрецедентному ходу — заставил своих героев говорить на тех языках, какими пользовались персонажи Писания. И уже здесь проявился достаточно серьезный подход к работе, поскольку, чтобы восстановить языковую атмосферу той эпохи, потребовались значительные исследования.
Сейчас много говорят о том, что специалисты, владеющие арамейским языком, при их знании текста Священного Писания не всегда могли отождествить и разобрать полностью все, что произносят герои в фильме. Но родным языком Спасителя была галилейская разновидность западноарамейского языка, который не испытал влияния традиционных раввинистических школ. Отсюда и определенное непонимание специалистами того диалекта, на котором говорит герой. Однако именно этим диалектом (а в Иерусалиме галилеян узнавали по говору) пользовался Иисус, о чем свидетельствует Евангелие от Матфея. Примечательно, что в тех эпизодах, которые связаны с таинством, Спаситель говорит на древнееврейском языке. Это достоверно, поскольку в Евангелии от Луки есть указание, что во время богослужения в синагоге Иисус прочитал поучение из Пророков на древнееврейском. Дело в том, что древнееврейский язык был языком lingua sacra (священным), который употреблялся именно при таинствах и во время совершения обрядов.
Критики фильма подчас демонстрируют разочарование, что фильм живописует страдания, не давая надежду на катарсис, на просветление, очищение. Они обвиняют Гибсона в излишнем нагнетании страстей, в мрачности атмосферы. При этом игнорируется краеугольный эпизод всего фильма — Тайная вечеря. Хотя он и предваряет Страсти Христовы, но исчерпывающе объясняет смысл страданий Спасителя, что не требует какого-либо кинематографического хода по раскрытию дальнейшего исхода событий. Дело в том, что смысл Тайной вечери заключался не в каком-то новом ритуале, а в том, что Иисус соединил с привычным в ту эпоху обрядом застольной молитвы «до и после трапезы» возвещение о страданиях и их истолкование. Совершаемая трапеза была наполнена предвозвестием того, что произойдет в конце времен — в этом и состоял ее смысл. Нужно иметь в виду, что согласно традиционным раввинистическим толкованиям, нет никакого выкупа для народов. Выкуп ценой личной смерти существует, но — только — за отдельную семью. И впервые на Тайной вечере Спаситель о своей смерти говорит как об искупительной жертве за многих.
Это очень важный факт, поскольку, по еврейскому обычаю, перед казнью преступник приносил искупительную формулу лишь за свои грехи. Однако Христос уже во время крестной муки направляет молитву не на Израиль, но на палачей, т.е. «и за многих». Этот смысл страданий «за многих» очень точно показан в фильме. И сам Мэл Гибсон говорил, что смысл картины был превратно истолкован, в намерение живописать страдания с натуралистическими подробностями, а не в то, что Спаситель пострадал за многих. Между тем, в основу авторской концепции легла основная евангельская истина, что Распятие обладает безграничной силой искупать грехи других. «Он умер за всех нас и служил всем нам. Пора вернуться к этому откровению, пока мир окончательно не сошел с ума», — сказал Мел Гибсон.
Следует отметить, что кинематографический язык Гибсона отличается особой статичностью его героев от того, что прежде имело место при экранизации Евангелия. В частности, он воплощает художественные принципы, известные в западной традиции в числе трактовок знаменитой «Stabat mater»**. Именно таким оказался скорбный образ Богоматери в трактовке румынской еврейки Майи Моргенштерн. Следуя каноническому образцу, режиссер заставляет ее отказаться от какой-либо актерской игры и словно перейти в кадр из композиции «Stabat mater», запечатлевшей неизбывное горе матери, теряющей сына.
** «Stabat mater» буквально переводится с латыни как «Стояла мать скорбящая» — гимн на латинском языке, описывающий скорбь Богоматери у подножия Креста. Дата написания неизвестна, авторство приписывалось св. Бернару Клервоскому (1090–1153), папе Иннокентию III (1160–1216) и Якопоне из Тоди (1230–1306). С XIV в. используется в литургии. В 1727 году Римский Миссал — богослужебная книга — предписал его исполнение во время двух праздников Семи Скорбей Богоматери, а также великопостных молебнов, именуемых Стации. Положен на музыку многими композиторами — прим. Страна.Ru.
Однако, нельзя обойти молчанием и те просчеты, которые были допущены во время съемок при воссоздании «исторической и археологической достоверности». К сожалению авторская трактовка и реконструкция событий отходит от действительных исторических фактов и реальных подробностей. Конечно, самый главный и разящий пример — это сцена Распятия. Надо сказать, что существуют очень точные свидетельства о том, как в ту эпоху происходила казнь на кресте. Об этом говорят и письменные источники, и иконография и сохранившиеся произведения живописи, которые можно сопоставить с тем, что воспроизводится в фильме, и обнаружить весьма серьезные разночтения в сценах бичевания, ведения на Крест и распятия.
Распятие, через которое Христос принял искупительную смерть за грехи многих, было самой позорной казнью, которой не знал иудейский закон. Иудаистское уголовное право того времени, записанное в мишнаитском трактате «Санхедрин» (синедрион), знало четыре смертные казни: побиение камнями, сожжение, смерть от меча и удавление. Практиковалось также и «повешение на древе», но только после совершенной казни, для увеличения позора. Поскольку иудеи были лишены римлянами «права меча» (право выносить смертный приговор), то Христа осудили на крестную казнь по римским законам. Обычная форма такого судейского приговора звучала так: «Иди на крест!».
В фильме «Страсти Христовы» Спасителя распинают навзничь на лежащем кресте, а затем уже его поднимают и укрепляют крест в земле. На самом деле, судя по дошедшим до нас историческим источникам, Распятие происходило совершенно иначе. Дело в том, что Христа поднимали на вбитый заранее в землю крест
Прежде поднятия до надлежащей высоты и для того чтобы тело распятого имело больше опоры на кресте и своей тяжестью не оторвало рук от гвоздей, на середине вертикального столба прикреплялся дополнительный брус или рог. Он служил своего рода седалищем для распятого, с чем в исторической традиции связаны такие выражения, как «сидеть на остром кресте», «воссесть на крест», «почить на кресте». Они есть в большинстве языков, в частности, на латыни «Cruce sedere», что переводится как «воссесть на крест».
О том, что Иисус был распят уже на укрепленном в землю кресте, свидетельствуют такие древние церковные и исторические авторитеты, как Киприан Карфагенский, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, Августин Блаженный, Нонн. Все они говорят о том, что распятие происходило на укрепленном заранее в землю кресте. О таком способе распятия есть достоверное свидетельство историка того времени Иосифа Флавия, который сообщает о помиловании юноши Елеазара после того, как тот был «поставлен его крест». Крест был невысоким, и ступни распятых находились недалеко от земли. Готовый крест перед казнью вкапывали нижним концом в землю, чтобы он прочно стоял в вертикальном положении, а не как показано в фильме Гибсона, где крест поднимают и вкапывают в землю вместе с прибитым к нему осужденным.
Эксперты, работавшие с режиссером, при желании могли познакомиться не только с письменными источниками, но и с богатейшим изобразительным материалом. В частности, сейчас в Нью-Йорке в музее Метрополитен проходит выставка «Византия. Вера и власть», где экспонируется ставротека кардинала Виссариона второй половины XIV века, т.е. специальный ковчег, в котором находились части древа Креста Господня. И в росписи этой ставротеки из собрания Галереи Академии в Венеции есть клеймо, где отчетливо видно, что Спасителя поднимают на уже вбитый в землю крест
Кроме того, в евангельском тексте о беседе Христа с Никодимом — одним из иудейских начальников — содержится пророчество о Распятии, в котором проводится параллель с медным змием в пустыне. Этого змия сделал Моисей по велению Бога для спасения любого израильтянина, пострадавшего от змеиных укусов, и для всеобщего обозрения змий был поднят на высокое древко знамени, стоящего в походном лагере. Свои крестные страдания ради спасения всякого верующего для вечной жизни Иисус Христос возвещает Никодиму напоминанием о змии, подобно которому и Сына Человеческого надлежит вознести на крест. Вот почему столь важным является то, каким образом Христа предают на распятие, и досадная ошибка режиссера фильма «Страсти Христовы» буквально оставляет за кадром воспоминание о медном змии.
По всей видимости, столь недопустимая ошибка Мэла Гибсона в кульминационном моменте распятия связана с тем, что он как режиссер почувствовал большую внешнюю кинематографическую эффектность в поднятии Иисуса уже распятым на 70-килограммовом кресте. Не исключено, что на подобный режиссерский прием повлиял фильм «Страсти по Андрею» Андрея Тарковского, где сцена распятия снята именно таким образом — вначале распинают на кресте, лежащем на земле, а затем уже этот крест всей толпой поднимают за веревки. Особенно сильно влияние известного фильма Тарковского о древнерусском иконописце Андрее Рублеве заметно в передаче реалистических подробностей творимого на экране насилия. Эпизод с пыткой ключаря Успенского собора во Владимире Патрикия (в исполнении Юрия Никулина), которому в фильме Тарковского вливают живьем в горло кипящее олово, вполне сопоставим с картиной распятия у Гибсона, где кровь льется рекой, слышен хруст распинаемых костей и зритель воочию видит, как в тело забиваются изготовленные в натуральную величину 6-сантиметровые гвозди. Крупным планом показаны руки, приколачивающие Христа гвоздями к кресту, — это руки самого режиссера. Устав от пересудов о том, кого именно он обвиняет своим фильмом в убийстве Христа — евреев или римлян — Гибсон таким образом решил снять все вопросы, приняв вину за сцену распятия на себя. Такой же подход присущ и Джеймсу Кэвизелу, исполнившему в фильме Гибсона роль Иисуса Христа, сказавшему, что «этот фильм не ищет виновных. Мы все виновны в смерти Христа. Мои грехи и ваши грехи возносят Его на тот Крест».
Некоторые рецензенты картины поспешили трактовать ее жанр как «страстное действо», которое, дескать, присуще преимущественно западному христианскому (католическому) менталитету создателей фильма, где постулируется эмоционально-чувственное восприятие евангельских сюжетов. При этом критики совершенно упускают из вида, что выявление страстной части человеческой души являлось одним из главных художественных принципов восточнохристианской культуры в эпоху палеологовского возрождения. Примечательно в этой связи высказывание одного из самых авторитетных византийских богословов XIV века Григория Паламы, чьи труды о монашеской практике безмолвия (исихии) ныне востребованы интеллектуалами во всем мире. Как раз в полемике с представителем западных духовных школ Варлаамом Григорий Палама утверждал, что «бесстрастие состоит не в умерщвлении страстной части души, а в ее переводе от зла к добру».
На этих духовных принципах зижделась ярко выраженная эмоциональность и экспрессивная художественная манера таких всемирно известных иконописцев XIV века как Мануил Панселин в Греции и Феофан Грек на Руси. Отрадно, что работа современного западного режиссера, посвященная Страстям Христовым, может помочь и российскому зрителю обрести во многом и многих утраченную способность сопереживать до самых глубин души и направлять свои личные страсти от зла к добру.
(составлен митрополитом Дмитровским Трифоном (кн. Туркестановым, †1934) в 20-е гг. XX в.)
Икос 9
Ветии многовещаннии не возмогут возглаголати множество благости Твоея и любве к роду человеческому, Сыне Божий, смирил бо еси Себе до рабия зрака. Не отрини убо и мене, Господи, Боже мой, без числа согрешающа, но со страхом предстояща Ти и молящася тако: Господи мой, Господи, Пастырю Добрый, душу положивый за овцы, избави мя, овча Твое заблудшее, от челюстей душетленного волка, зияюща пожрети мя. Господи мой, Господи, нас ради поруганный, ко Кресту пригвожденный и смерть вкусивый, тех ради Твоих страданий от поруганий видимых и невидимых враг сохрани мя. Господи мой, Господи, Создателю видимаго мира сего и невидимаго, мир Твой даждь душе моей. Господи мой, Господи, Безгрешный, со беззаконными вмененный, изми мя от рук ненавидящих мя. Господи мой, Господи, Его же язвою мы вси исцелехом, исцели уязвленное горестию сердце мое. Господи мой, Господи, Радосте моя, даруй ми, да возрадуюся о милости Твоей!
Список иллюстраций: