- детали (3)
Школа или худ. центр: Новгород
Середина XIV в.
Государственная Третьяковская галерея, Москва, Россия
Инв. 12745
Из собрания С. П. Рябушинского.
См. в «Галерее»:
Ниже цитируются:
Первая половина XIV века. Новгородская
Анна полулежит на высоком большом ложе. Ее фигура по размеру значительно превышает Иоакима, стоящего у ее изголовия, и четырех служанок, подходящих к ней с сосудами в руках. Еще в меньшем масштабе изображены фигуры на переднем плане, в сцене купания младенца. Все лица, при любом положении фигур, обращены к зрителю. Вохрение светлое, по коричневому санкирю, с яркой подрумянкой и движками в виде крупных белильных мазков, пластически моделирующими форму. Линии контуров и складок, плоскостно трактующих одежды, — прямые, резкие. Здания позади фигур (одно базиликального типа с фронтоном, другое с портиком), стол и другие предметы — широкие, тяжелые, строгих простых форм. Красочная гамма построена на сочетании яркой, чистой киновари и смешанных притушенных тонов: серовато-голубого, серовато-зеленого, лиловато-коричневого, розовато-оранжевого и желтого. Пробела выполнены белыми и цветными бликами и резкими белыми линиями. Фон охряный, лузга и надпись киноварные. Опушь коричневая.
Доска липовая, шпонки набивные на деревянных гвоздях. Левкас, яичная темпера. 113×75.
Собр. С. П. Рябушинского.
Поступила из ГИМ в 1930 году. [12745]
(илл. стр. 85, 315–317)
ГТГ, инв. 12745.
Первая половина или середина XIV в. (?).
113 × 77.
Происхождение. Из собрания С. П. Рябушинского. По словам реставратора М. И. Тюлина, приобретена коллекционером в Твери (сообщает Н. Е. Мнева [19]). Была в ГИМ, откуда в 1930 г. поступила в ГТГ.
Раскрыта до 1913 г. Как установила В. И. Антонова, расчистку икон собрания С. П. Рябушинского производил по заказу владельца А. В. Тюлин1.
1 В. И. Антонова. Древнерусская живопись в Государственной Третьяковской галерее. — В. И. Антонова, Н. Е. Мнева [19], стр. 22, прим. 4.
Доска липовая из трех частей, с двумя накладными тыльными шпонками на деревянных штырях. По стыкам досок на обороте вставлены новые планки. Ковчег, паволока.
Сохранность. В нижней половине иконы имеются крупные участки утрат, слегка тонированные. По стыкам досок вверху утраченный грунт заменен восковыми вставками. В целом красочная поверхность производит впечатление удивляюще хорошей сохранности. Напомним, однако, что Н. П. Кондаков ([10], стр. 155) считал икону «сильно чиненой».
Описание.
Анна, в красном мафории, полулежит на высоком ложе. Ее фигура значительно больше других. Справа четыре женщины с сосудами. Над изголовьем, в проеме здания — Иоаким. Внизу сцена омовения младенца. Палаты крупные, простых форм: слева с портиком, справа с большим фронтоном, украшенным пальметтой. За ложем — стол. Слева внизу, под локтем Анны — кубический объем типа башни.
Краски немногочисленны: киноварь, голубовато-серая, зеленая, лиловая, розовая. Высветления тех же тонов, с белилами, а на лиловых и розовых — голубоватые. Тени подчеркнуты контурами складок. На киноварном мафории Анны тени переданы коричневой штриховкой; на гребнях его складок — голубые блики.
Лики написаны корпусно и объемно, по светло-коричневому санкирю мазками розовой, сильно разбеленной охры, сливающимися в единое пятно с подрумянкой и яркими белильными бликами. Волосы — по коричневому основному тону желтые линии прядей и черные контуры.
Позем светло-зеленый, фон светло-желтый (оттенка слоновой кости). Поля и нимбы светлые (левкас, слегка прокрытый жидкой желтой охрой). Рамка по лузге — киноварная. Опушь на боковых полях лилово-коричневая, на верхнем — темно-красная. Красочный слой в целом очень плотный. Краски нетонко тертые, обильно разбеленные, слегка зернистые.
Надписи киноварные, с фигурными титлами:
Иконография.
История рождения и детства Марии изложены в «Протоевангелии Иакова»2 (о рождении — гл. V). Почитание богородичных праздников, особенно «Рождества Богоматери» и «Введения во храм», получило в Византии большое значение начиная с послеиконоборческого периода. Эти два праздника рассматривались в литургике в числе главнейших, приравнивались по своему значению к «Благовещению» и «Успению» и иногда их изображения прибавлялись к двенадцати основным церковным праздникам3. Отсюда широкая распространенность обеих сцен и в древнерусском искусстве.
2 Составлено в конце II или начале III в.; древнейший сохранившийся список относится к IV в. См.
Сведения о празднике и тексты службы см.:
3 Капитальное исследование иконографии «Рождества Богоматери»: J. Lafontaine-Dosogne [20], особенно р. 89–121.
Основные иконографические элементы издаваемой иконы наличествуют уже в композициях XI–XII вв.: Анна на ложе, женщины с дарами, сцена омовения младенца. Различные подробности и варианты, иногда появляющиеся в искусстве византийского круга XII–XIV вв. — сидящая Анна, отделяющая женщин стена, колыбель с младенцем, поддерживающая Анну служанка — здесь отсутствуют.
Фигура Иоакима известна в сцене «Рождества Богоматери» начиная с первых десятилетий XIV в. (фреска Кралевой церкви в Студенице, мозаика Кахрие Джами).
С этого же времени усложняются архитектурные кулисы: появляется изображение стола (Кахрие Джами)4, что, как и фигуры женщин с дарами, навеяно придворным обычаем поздравления императрицы. До XIV в.
4 J. Lafontaine-Dosogne [20], р. 109.
5 Ж. Лафонтен-Дозонь (р. 109) указывает фреску в церкви св. Николая в Призрене: Д. Коцо, П. Миљковић-Пепек. Манастир. Скопље, 1958, стр. 93, сл. 114. Стол там пустой, без даров и отделяет от роженицы женщин с дарами, вместо стены.
Датировка и атрибуция.
В первых изданиях (каталог выставки 1913 г. [1], П. П. Муратов [2, 3]) икона рассматривалась как один из древнейших русских памятников и датировалась XIII в. Л. А. Мацулевич [4] в развернутой публикации справедливо отнес икону к новгородской школе, датировал первыми десятилетиями XIV в., привел стилистические аналогии (среди них указание на алтарную фреску Волотова). После статьи Л. А. Мацулевича все авторы признали икону новгородской. Исключение составил Д. В. Айналов [12], считавший ее тверской на основании сходства с царскими вратами из собраний И. С. Остроухова и Тверского музея (сейчас в ГТГ). На наш взгляд, такого сходства не имеется. К атрибуции Д. В. Айналова в последнее время присоединились Г. В. Попов [24], Л. М. Евсеева, И. А. Кочетков, В. Н. Сергеев [23, 27]. Н. Е. Мнева [19] отнесла икону к новгородской школе, но под знаком вопроса.
Провинциальный характер иконы препятствует ее безапелляционной атрибуции по стилистическим признакам. Но известное сходство как с первоначальной росписью Волотова (в последнее время эту идею, вслед за Л. А. Мацулевичем, развил Г. И. Вздорнов [25]), а также с недавно найденным в пределах древней Новгородской земли житийным «Николой» из Озерёва (кат. № 13; ср. с клеймом «Рождество Николы»; см. стр. 84, 203) позволяет допустить новгородское происхождение памятника.
Датировка разноречива. Датировка XIII в. (авторы до Л. А. Мацулевича [1, 2, 3], А. В. Грищенко [6], А. И. Некрасов [13]) представляется слишком ранней, а концом XIII — началом XIV вв. слишком ранней и широкой. Против XIII в. говорят и иконографические признаки: фигура Иоакима и изображение стола появляется лишь в XIV в.
Существует и противоположная традиция. М. В. Алпатов [8] относил икону ко второй половине XIV в., ссылаясь на палеографию и стиль. Ж. Лафонтен-Дозонь [20] сочла икону «может быть, пост-византийской», на основании иконографических признаков (поза стоящей на коленях служанки в омовении, дерево как деформация флабеллума). У Н. П. Кондакова [10] в одной и той же работе на стр. 137 — начало XIV в., а на стр. 155 — начало XV в.
По мнению А. С. Орлова [16], надписи на иконе относятся к XV в. К этому же времени, если не позже, склонна их относить О. А. Князевская.
Датировка иконы В. Н. Лазаревым [14, 17, 21] — первая половина XIV в. — была принята М. В. Алпатовым [18], Н. Е. Мневой [19] и Г. И. Вздорновым [22], вскоре склонившимся к датировке третьей четвертью XIV в. [25].
Уверенному суждению о времени создания иконы мешает ее провинциальность. Памятник связан по стилю с теми произведениями XIV в., которые еще сохраняют традиции предшествующего столетия. Поскольку стиль «Рождества Богоматери» лишен признаков палеологовского искусства, отразившегося в эпоху развитого XIV в. даже в провинциальных памятниках (см. кат. № 27–30), то его можно условно отнести к первой половине или середине столетия. При некотором сходстве «Рождества Богоматери» и житийного «Николы» (кат. № 13), относящегося к первой половине XIV в., между этими иконами заметен хронологический интервал или различие стилистических этапов. Это могло бы служить основанием для более узкой датировки «Рождества» — серединой XIV в. Однако по отношению к памятнику столь консервативного стиля такое уточнение не может быть твердо обосновано.
Привлекает внимание особо жесткая живопись иконы, как бы заученно имитирующая более старые приемы. Такой стиль мог просуществовать в глухих углах как угодно долго. Поэтому нельзя не учесть замечаний тех исследователей, которые датируют «Рождество Богоматери» XV в. на основании иконографических признаков (Ж. Лафонтен-Дозонь [20]) или по данным палеографии (А. С. Орлов [16], О. А. Князевская). Правда, особенности букв в этой иконе могут отчасти объясняться использованием приемов монументальной живописи, где надписи более декоративны по начертаниям. Против поздней датировки говорит также и то, что в русском искусстве XV в. «Рождество Богоматери» не находит никаких аналогий. В том случае, если бы сомнения иконографов и палеографов оказались тем не менее справедливыми, наша датировка первой половиной или серединой XIV в. указывала бы лишь на время сложения стиля, а не на время создания самого памятника, повторившего старый образец.
«Рождество Богоматери» создано в художественном кругу приблизительно того же типа, что и миниатюры с Иоанном и Матфеем в Евангелии ГБЛ, Рум. 113 (около середины XIV в.; см. об этой рукописи также стр. 68)6. Однако приемы иконописца остаются в пределах традиций XIII в., между тем как миниатюры созданы под некоторым впечатлением нового стиля XIV в. (ср. их с миниатюрами в Евангелии 30–40-х годов XIV в., ГИМ, Хлуд. 30). Тем не менее, коренная новгородская традиция, общая и для «Рождества Богоматери», и для миниатюр Евангелия Рум. 113, придает этим произведениям единую образную окраску (ср., в частности, фигуру Иоакима в иконе и облик евангелиста Иоанна в миниатюре).
6 А. И. Некрасов. Возникновение московского искусства. М., 1929, стр. 169, рис. 78; О. Popova. Les miniatures russes du XI-е au XV-e siècle. Leningrad, 1975, ill. 43.
Выставки.
Литература.